тот пролежал без сознания. Сказал, что серьезных ранений не видит. Да, кое-где мясо порвано до кости, но важные кровяные сосуды целы, и для рунного это не опасно. Оружия на Халле не было.

Твариные сердца, что я собрал, мы также промыли, положили в короб, прикрыли влажными шкурами, чтобы не перегрелись и не засохли. Но достаточно ли этого для сохранения? Никто не знал. Более того, если бы мы не видели такое у Магнуса, сына Рагнвальда, то вообще бы ничего не поняли.

Я греб и думал. Почему ни в одном хирде нет жреца? И почему жрецы вечно рассказывают всякую чушь, но я ни разу не слышал об опасности твариной крови? Про сердца знают почти все, а про кровь — нет. А вдруг жрец в Сторборге откажется помогать? Или не сможет помочь? Он же сказал, что Халле мертв! Он сказал, что мы можем спасти его душу. Значит, руны сказали ему неправду? Может, Мамир разозлился на того жреца и закрыл ему божественные знания? А еще говорят, что отрубленные пальцы жрецы жертвуют Бездне, и это Бездна дает знания. А чего больше всего на свете жаждет Бездна? Пожрать этот мир. И люди только мешают ей. Могла ли Бездна одурманить ум жреца, чтобы мы с Альриком погибли на том болоте? А потом бы ульверы пошли нас искать, застряли там до вечера, а вечером туда пришло бы еще больше тварей, и все бы померли.

Значит, нас спасло только то озарение, ниспосланное мне во время боя. И это озарение — не морок болотного ярла, а временный дар одного из богов. Вряд ли Фомрир. Он обычно дает больше силы или ярости. Хотя Альрик пожертвовал ему мою кровь. Фомрир предпочитает жизни врагов или тварей, но то была правильная кровь, кровь из раны, и он мог снизойти и вложить мне в голову ту мысль о Халле.

Но если то было лишь разовой мыслью в благодарность за жертву, тогда какой у меня дар? Может, мудрость? Вон я сколько думаю! Никогда в жизни столько не думал. Но если так, то лучше бы мне дали силу или выносливость. Мысли меня выматывали гораздо сильнее, чем весла.

В Сторборг мы влетели после захода солнца. Обычно эта дорога занимала у нас полтора дня с одной ночевкой. Альрик подхватил Халле на руки, я взял твариные сердца, и мы побежали к мамирову жрецу.

Пару раз нас останавливали дружинники конунга, прохаживающиеся по улицам города, но после быстрых объяснений отпускали и показывали дорогу покороче.

Мы пронеслись через весь город и мгновенно пересекли те поля, которые в прошлый раз отобрали у нас столько времени.

Шалаш без входа и выхода. Тяжелый пряный дым. Жрец стоял снаружи и ждал нас, рядом горел яркий костер, освещая местность.

Альрик положил Халле возле костра, кошель серебра и короб с сердцами.

— Ты можешь его вернуть?

Я впервые разглядел лицо жреца. Худое вытянутое, с двумя морщинами-прорезями от носа к уголкам рта, но он не был стар, вряд ли прожил больше четырех десятков зим. Глаза — как черные провалы. Длинные нечесаные волосы убраны в хвост на затылке. На левой руке, как и на правой, не хватало двух пальцев: мизинца и среднего, от этого трехпалые кисти походили на вороньи лапы.

Больше всего мне хотелось схватить его за горло и треснуть головой о дерево.

— Ты нам соврал, — прорычал я.

Еле-еле я сдерживал себя от того, чтобы не выхватить топор. Пришлось впиться рукой себе же в бедро.

— Кай, не сейчас! — бросил Альрик. — Мы нашли его посередине болота, всего в крови. Там была и твариная. Мы видели уже такое. Говорят, нужно особым образом приготовить твариное сердце, чтобы яд убрать ядом. Ты можешь такое? Мы принесли сердца. Тут трех-четырехрунные.

— Он нам соврал. Как мы можем доверять ему?

Я пытался сказать об этом Альрику по дороге сюда, но он не слушал, как не слушал и сейчас.

Жрец провел рукой над телом Халле, поднял ему веки и осмотрел глаза, затем заглянул ему в рот, на кончики пальцев. Положил трехпалые ладони на живот Рыбака и резко надавил. Халле выдохнул, как каркнул.

— Я могу его исцелить, — прохрипел жрец. — Но его нить уже оборвана. Он все равно скоро умрет.

— Ты уже ошибся однажды, жрец, — с невероятным спокойствием сказал Альрик. Так спокойно, будто не он сходил с ума на болотах. — Может, ошибаешься и сейчас. Если можешь исцелить — исцели.

Мамиров послушник поднялся, посмотрел Альрику в глаза.

— Я не ошибся. Я сказал то, что должен был сказать. Ты нашел своего человека! Уж не благодаря ли моим словам?

— Если бы ты сказал, что он жив, неужто я бы не пошел его искать?

— А дошел бы?

Беззащитный замолчал. Жрец подошел ко мне. Его черные глаза впились в меня так, что я забыл, как дышать.

— Тебе понравился дар богов? — тихо проскрипел он. А потом взмахнул руками: — А теперь оба — убирайтесь! Приходите завтра на закате.

Склонился над телом Халле и запел-завыл, прощупывая кости друга.

Вернувшись в город, Альрик остановился возле первой попавшейся таверны и сказал:

— Я собираюсь пить всю ночь, а ты катись куда хочешь! Чтоб до следующего вечера я твоей рожи не видел. Ты теперь хускарл! Отметь это!

Сунул мне в руку несколько серебряных монет и ввалился в таверну с криком:

— Пять кружек лучшего пива!

Я немного потоптался возле двери, плюнул и пошел к Красной площади. Там было не так людно, как в прошлые разы, но хватало и гулящих женщин, и музыкантов, и огня. Наверное, стоило вернуться к кораблю, позвать собратьев-ульверов, похвастаться шестой руной, позадирать Тулле, ведь он снова отставал, напоить хирдманов в честь моего хускарлства.

Но я не хотел.

Не хотел рассказывать, что было ночью, почему мы решили искать Рыбака и всякое такое. Не хотел видеть никого знакомого. И дико жаждал надраться. До полного забвения. Как и Альрик.

Я взял большую кружку пива и принялся пить прямо на улице.

Ярко полыхал костер посередине площади. Трещали дрова. Неподалеку визжала тальхарпа и был слышен голос скальда, который рассказывал какую-то забавную историю. То и дело оттуда доносился смех. Время от времени ко мне подходили женщины и предлагали лечь с ними за малую плату. Потому что я такой прекрасный молодой человек! Я отказывался. Сейчас мне нужна была только выпивка.

За первой кружкой пива пошла вторая, третья, но я не ощущал никакого дурмана. Даже легкой дымки.

— В